Умри тихо, мой ангел читать онлайн Андреас Гётц (Страница 6)

— Они великолепны, — сказала Джой наконец. — У тебя действительно талант.

Саша смущенно улыбнулся и пожал плечами.

— Эй, а что это такое? — Она вскочила со стула и подбежала к шкафу. — Скажи, что ты еще и музыкален!

Она вытащила гитару из ниши между мебельной стенкой и кирпичной стеной, где та пылилась уже несколько долгих месяцев.

— Только совсем немного, — сказал он, — и я уже давно не играл.

— Никаких отговорок! Сыграй что-нибудь! — Джой протянула ему гитару.

С гитарой в руках он сел на край кровати и начал настраивать струны. Со дня смерти своего отца он так ни разу и не прикоснулся к гитаре. Джой уселась перед ним на полу и с нетерпением смотрела на него. Ему не нужно было ломать голову над тем, что ей сыграть: Father and Son Кэта Стивенса. Его отец научил его этому, и эту песню он исполнял лучше всего. Он начал играть и петь; после такого долгого перерыва снова петь эти слова показались ему чем-то чужим и в то же время таким знакомым. При исполнении второй строфы Джой показала на свою руку. Сначала он не понял, что она имела в виду, но потом увидел, что ее рука покрылась гусиной кожей. И в тот же момент и у него по спине побежали мурашки. Но это произошло в меньшей степени из-за самой песни.

Неожиданно слегка притворенная дверь его комнаты распахнулась, и перед ними возникла его мать. Когда она заметила Джой, улыбка тотчас сползла с ее лица. Хотя она и не выглядела шокированной, но и не очень обрадовалась этому обстоятельству. Несомненно, она задавалась вопросом, что здесь происходило. Тем не менее она оказалась достаточно тактичной, чтобы тут же ретироваться и прикрыть за собой дверь.

— Оба-на, — сказала Джой.

И они оба рассмеялись.

Саша сыграл еще несколько тактов, но потом отставил гитару в сторону. То, что его мать была дома, его нервировало.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — сразу же сказала Джой. — Можно мне взять с собой парочку твоих рисованных историй? Я нахожу их просто классными.

Саша почувствовал, что его щеки запылали румянцем, однако небрежно пожал плечами.

— Нет проблем.

Он принес пустую папку и присел перед ней на корточки.

— Какие ты хочешь?

Она окинула взглядом листы, лежавшие вокруг нее на полу, и выбрала несколько штук. Когда она взяла и один из самых старых рисунков, который, видимо, лишь по ошибке попался ей на глаза, Саша вмешался и мягко отобрал его у нее.

— Только не этот.

— Почему нет? Я нахожу его особенно красивым.

— Да он же еще совсем детский.

— Ерунда. Я нахожу его очень забавным. Ну, хорошо, ты автор, тебе и решать.

Она захлопнула папку и, зажав ее под мышкой, направилась к выходу.

— Говорят, в выходные будет жарко, — сказала Джой. — Возможно, мы сможем искупаться.

— Было бы отлично.

— О’кей. Пока.

— Пока.

Дверь открылась и снова закрылась, и она ушла. В груди у Саши осталась лишь сладкая боль. Джой и он во время купания. Ему стало не по себе. От счастья и от волнения. Было ли это уже настоящим свиданием?

— Мне кажется, это здорово, что ты снова играешь на гитаре, — раздался голос матери у него за спиной.

От неожиданности Саша вздрогнул, повернулся и прошел мимо нее на кухню, оставив это высказывание без комментария. По-видимому, с ним что-то произошло, неожиданно он почувствовал себя выше ростом и шире в плечах.

— Между прочим, девушки без ума от гитаристов, — сказала его мать с едва заметной улыбкой в уголках губ.

— Мама! — Саша сделал большие глаза.

— Так было всегда. Как ты думаешь, чем меня привлек твой… — она не закончила предложение.

Саша подошел к холодильнику.

— Я приготовлю нам что-нибудь по-быстрому.

— Ты не обязан это делать. Ведь это я твоя мама. — Она отодвинула его в сторону, открыла дверцу холодильника и заглянула внутрь. — О’кей, — сказала она и снова отступила на шаг в сторону, — в этом хозяйстве только один человек в состоянии приготовить вкусный обед буквально из ничего.

Саша не смог удержаться от улыбки.

— А пока ты готовишь обед, мы поговорим. О девушках. И что в твоем возрасте можно делать, а что нет.

— Мама, ты ставишь меня в неловкое положение!

У Саши возникло такое чувство, что присутствие Джой каким-то чудесным образом изменило его комнату. Поэтому он оставил все так, как было: рисунки на полу, гитару, прислоненную к шкафу, пустой стакан на письменном столе. Он присел на край кровати и уставился на то место в комнате, где она только что сидела. Ему показалось, что в воздухе что-то осталось от нее. Что-то такое, что он мог оживить силой своего воображения.

Просидев так, как ему показалось, целую вечность, он встал, взял блокнот для рисования, карандаш и ластик и снова сел на край кровати. Потом он опять начал пристально вглядываться в то место, где она недавно сидела, и действительно, Джой снова появилась там — или все еще была там. И тогда он начал рисовать ее портрет, осторожными, легкими штрихами, словно опасаясь того, что слишком решительные действия могли вытеснить ее образ из памяти, прежде чем он успеет перенести его на бумагу.

— Я рад снова тебя видеть.

Судя по тому, как улыбался доктор Андрош, Саша почти поверил ему. Однако он сам не был особенно рад снова оказаться здесь, но поскольку у него не было другого выбора, он решил дать психотерапии еще один шанс.

— Как тебе жилось после последнего сеанса?

— Было довольно забавно, — подчеркнуто небрежно ответил Саша. — Понятия не имею, почему я так разревелся на прошлой неделе. Вообще-то я не отношусь к тому типу людей, которые чуть что, сразу в слезы.

— У тебя в душе рана, Саша, боль. А когда у нас что-то болит, то мы обычно плачем. Это совершенно естественно, и ты не должен этого стыдиться.

— Если вы так считаете, — пробормотал он.

— Сегодня я хотел бы начать с небольшого упражнения. Оно называется «Внутреннее убежище». Оно будет для тебя таким местом, в котором ты всегда сможешь укрыться. Безопасным местом в тебе самом, дающим чувство защищенности.

— О’кей, — сказал Саша и подумал: видимо, только теперь начинается сеанс настоящей психотерапии. — Должен ли я закрыть глаза?

— Можешь закрыть, но не обязательно. Готов?

Саша кивнул и закрыл глаза.

Андрош попросил его представить себе место абсолютного покоя и умиротворенности и предложил описать его. Это могла быть его комната, или пляж, на котором ему было хорошо во время каникул, или какое-нибудь придуманное место. Саша показался самому себе чокнутым, а поскольку ему не пришло на ум ничего лучшего, он стал думать о цветущем луге.

— На нем растут всевозможные цветы, над ними порхают бабочки и жужжат пчелы, — описывал он луг. — Ярко светит солнце, по небу плывут белоснежные облака. Во всем чувствуется абсолютная умиротворенность и покой.

— Почему ты чувствуешь себя защищенным именно здесь? — донесся до него голос Андроша.

— Я думаю, из-за простора. Здесь тебя не поджидают никакие неприятные неожиданности.

— Оглянись вокруг. Чем больше деталей ты увидишь, тем лучше.

— Передо мной небольшой холм.

— Как он выглядит?

— Он полностью покрыт цветами. Красными цветами. Маками. И еще такими синими, которые растут на полях. Как они называются?

— Васильки?

— Да, именно их я имею в виду. — Саша запнулся. Картина перед его внутренним взором внезапно изменилась. Только что благоухающие свежие цветы лежали увядшие на земле. Что с ними случилось? И там появилось еще что-то. Записка на кривой палке. Усилием воли он приблизил записку, чтобы посмотреть, что на ней было написано. И в тот момент, когда она была уже достаточно близко, он испугался и, жадно хватая ртом воздух, открыл глаза.

— Что с тобой? — спросил Андрош.

— Ничего. — Саша постарался поскорее отогнать от себя страшное видение. — Абсолютно ничего.

Могила. Небольшой холмик оказался могилой. Могилой мертвой девушки. На записке жирными черными буквами было написано ее имя: Сара.

Красный кабриолет с ревущим мотором на огромной скорости пронесся мимо Саши. Потом вспыхнули стоп-сигналы, и машина резко остановилась точно у входа в его дом. Только со второго взгляда он узнал, кем же была молодая женщина, сидевшая рядом с водителем. Он узнал ее по смуглым обнаженным плечам, видневшимся из-под топика с узкими бретельками, и по неподражаемой манере закалывать волосы вверх. Но что за тип сидел за рулем этой шикарной машины? Очень коротко стриженные черные как смоль волосы, характерный профиль — с такого расстояния Саша не мог увидеть ничего больше. Да ему и увиденного было вполне достаточно. Это определенно был мужчина, а не какой-нибудь несовершеннолетний подросток. Как небрежно он опирался локтем о подлокотник сиденья рядом с водителем и при этом как бы случайно касался рукой плеча Джой. О чем они так оживленно болтали? По-видимому, ему было совсем нетрудно развлекать ее, так как она держала себя с ним совершенно свободно и часто громко смеялась. Некоторое время спустя она достала с заднего сиденья большую сумку, поцеловала лощеного типа в губы и вылезла из машины. «Ух ты», — вырвалось у Саши, когда он увидел ее в мини-юбке и в топике, оставлявшем живот открытым. Перед входной дверью она послала водителю кабриолета воздушный поцелуй и скрылась в подъезде.

Эдуард Зорин — Большое Гнездо » Страница 96 » Онлайн книги всех жанров читать бесплатно

— Авось и пронесет…

Как и было сговорено, Донат попридержал коня, а потом тихой рысью направился вслед за дружинниками.

Еще два дня погостило Всеволодово войско в Смоленске, на третий день, растянув обозы, двинулось обратно — к Москве.

В грамоте, переданной через Словишу со Звезданом, черниговский князь клялся Всеволоду в дружбе, просил мира и обещал кликнуть из Новгорода своего сына. На том клятву давал и при епископе целовал крест…

Глава восьмая

1

Плохо притворенная дверь мельницы визжала и хлопала. Ветер налетал порывами, рвал усталые листья на деревьях, корежил и сбивал с крыши почерневшую от дождей щепу.

Поминая черта и лешего, Гребешок перебрался через спящую теплую Дунеху, натянул на исподнее порты и направился к двери. Ветер был так силен, что дверь не сразу поддалась под его плечом. Мельник замешкался.

Дунеха на лежанке сонно пробормотала:

— Зипун-то набрось, зябко.

Гребешок пошарил в темноте рукой, набросил висевший возле двери на гвоздике зипун, отворил дверь. Ветер бросил ему в лицо охапку листьев, распахнул полы зипуна. Гребешок наклонил голову и боком выскользнул за порог. Дверь тут же захлопнулась с сильным стуком.

В вершинах деревьев гудело, низко шли тучи, то и дело загораживая лунный свет. Двор то освещался, то погружался в кромешную тьму. Сложенная из кругляков мельница, казалось, вот-вот готова была раскатиться по бревнышку.

Заслоняясь от ветра руками, Гребешок с трудом пересек двор, вошел в мельню и привычно огляделся.

Буря оголила часть крыши, и Гребешок, задрав голову, подумал, что с утра ему прибавится забот, а если ветер не стихнет и к утру, то придется перестилать все заново. Стропила раскачивались и визжали, словно живые, мелкая мучная пыль клубилась и застилала глаза.

Гребешок поднялся по шаткой лесенке к жерновам, потрогал рукой составленные у стены мешки с рожью. День предстоял трудный, много нужно было перемолоть зерна, но это его не печалило, а только радовало. «Хорошо, — подумал Гребешок, — урожайный нонешний выдался год…»

В углу, где мельник обычно ставил деревянные лопаты и голички, которыми подметал пол, что-то пошевелилось и неразборчиво проворчало. Гребешок замер, приглядываясь, но ничего увидеть не смог, повернулся обратно к лесенке, однако поднятой ноги на приступок не опустил, оглянулся и вскрикнул: прямо над ним, взъерошенная, нависла большая тень.

— Батюшки-святы, — прошелестел онемевшими губами Гребешок.

Все, что дальше случилось, походило на сон. Этакие страхи только во сне приходят, да и то ежели хватишь лишку браги али медовушки. Крепкая ручища сдавила Гребешку плечо, и осипший голос сказал:

— Не признал, мельник?

Гребешок ни слова не вымолвил в ответ — его била знобкая дрожь, а ноги словно кто отрезал от тулова. Язык шевелился, но ничего, кроме невнятного мычания, не мог извлечь из перекошенного судорогой рта.

— Эк перепугал я тебя, мельник, — произнесла тень и встряхнула Гребешка за шиворот.

— Ты, что ли, Вобей? — понял пришедший в себя мельник.

— Я…

— Отколь нечистая тебя нанесла?

— Отколь нанесла, не твое дело, — сказал Вобей. — Весь вечер за мешками таюсь, все тебя высматривал.

— Дык с Дунехой я…

— Знамо, — оборвал Вобей, присаживаясь возле мельника на корточки. Высветлившийся месяц облил мертвенным сиянием лицо бывшего конюшего. Гребешок вздрогнул — таким страшным и неживым показалось оно ему. Уж и впрямь не мертвец ли поднялся из колоды, бродит по знакомым местам, беспокоит людей?..

— Будя дрожать-то, — сказал Вобей. — Сам небось с нечистой силой знаешься…

Гребешок быстро перекрестился, отодвинулся от Вобея.

— Слух дошел, будто сгиб ты в Новгороде…

— Жив ишшо, — хохотнул в темноте Вобей. — На, коли не веришь, пощупай.

Он взял холодную руку Гребешка и ткнул себя ею в грудь. Под рубахой у Вобея было горячо и влажно.

— Ну?

— Воистину, жив.

— То-то же…

Но живой Вобей был опаснее мертвого. Слышал Гребешок, как очистил он Одноока, а такое боярами не прощается. Лихой человек Вобей, ему и жизнь загубить — все равно что раз плюнуть.

— Почто меня разыскал, почто по лесам бродишь? — спросил мельник.

— На все твои «почто» ответ у меня один: нет мне во Владимире приюта, а дальше податься некуды. Буду жить у тебя.

— Погубить меня вздумал?

— Рано ишшо. Ишшо покормлюсь у твоих хлебов… А там погляжу, там видно будет.

Угрожал Вобей, над мельником издевался. Держал его руку в своей, будто в волчьей пасти.

— Господи, помилуй, — прошептал Гребешок, пытаясь высвободить руку. — И допрежде не давал ты мне спокою, как был конюшим, и снова на мою голову. Хоть Дунеху не тронь…

— Дура она у тебя, сама придет…

— А ты не озоруй.

— Ладно. Не по мне эти потешки. — Вобей помолчал. — Не бойся меня, мельник, я тебя не трону. И Дунеху не трону. На что она мне?..

— А как народ нагрянет?

— Не бойсь, днем меня и с огнем не сыскать, а ночью доброго человека не нанесет…

На дворе все так же мело жухлые листья и иголки с еловых лап. Гребешок привалил дверь мельни бревнышком, кутаясь в сермягу, вошел первым в избу, покашлял, высекая огонь.

— Дунеха, эй, Дунеха, — пошевелил он жену.

— Чего тебе? — с неохотой проговорила она.

— Вставай не то… Гость у нас.

— Какой ишшо гость? — лениво пробормотала Дунеха и, не подымая головы с подушки, перекрестила рот.

— Вобей вот пожаловал, — сказал мельник.

Жена резво приподнялась на локте и уставилась на расположившегося возле стола, по-хозяйски уверенного мужика.

— Здорова будь, Дунеха, — сказал Вобей, подмигивая. Баба ойкнула и потянула на грудь свалившуюся дерюгу.

— Ну, чо рот разинула? — набросился на нее Гребешок. — Чай, не чужой человек. Вставай, да поживее.

Дунеха опустила на пол ноги, напялила рубаху — Вобей не спускал с нее глаз.

Гребешок сказал:

— Помни про уговор…

— Как же, помню, — не переставая улыбаться и не спуская по-прежнему глаз с Дунехи, кивнул Вобей.

Баба, быстро двигаясь по избе, накрыла на стол. Гребешок сел против Вобея, долго и пристально смотрел, как он ест. Дунеха вернулась к лежанке, села, быстрыми пальцами переплела на груди косу.

Насытившись, Вобей отодвинул миску с пареной репой, срыгнул и грязным ногтем поковырял в зубах.

— Ране-то лучше угощал, хозяин.

— Ране гости за полночь ко мне не хаживали.

— Теперь будут хаживать, — пообещал Вобей и по-привычному ухмыльнулся.

Дунеха прыснула и раскатилась мелким рассыпчатым смехом. Гребешок нахмурился, смахнул ладонью хлебные крошки со стола. Подождав, пока жена успокоится, спросил гостя:

— Куды укладывать тебя, и в толк не возьму. Сам видишь, изба наша мала.

— Пущай ложится с нами вместе, — сказала баба.

Гребешок почесал пятерней в затылке:

— И то — хоть с собою ложи…

Долго судили-рядили, но так ничего не придумали: ни подстилки, ни шубы лишней у Гребешка не было, а сермягой — только укрыться.

— Хоть и в тесноте, но не в обиде, — сказал мельник. — Бабу к стене положим, я посередке, а ты с краю…

Так и легли. Тесно было. Жесткая лежанка жгла бока. Дунеха дышала ровно, но не спала, Вобей уснул сразу.

«Эвона как поворотило его, — думала о нем баба с жалостью. — А ведь был мужик справной, не то что мой Гребешок…» Ткнувшись носом в стенку, со сладкой истомой вспоминала, как в былые дни наведывался Вобей на мельницу с целой сворой Однооковой дворни, как ходил по двору, поигрывая плеточкой и покрикивая на услужливого и покорного Гребешка. Светлые это были дни, радостные. Прогнав мельника с подводами в город, Вобей сильными руками тискал Дунеху на этой самой лавке, под этими самыми образами. Так же бесстрастно, как и ныне, высился над лампадкой деисус [169], так же ветер подвывал под дверью, так же верещал в углу сверчок…

Вздохнула Дунеха, покрылась гусиной кожей от нетерпенья, приподнялась на локте взглянуть на спящего Вобея.

Не смыкавший глаз Гребешок влепил ей затрещину:

— На кого пялишься?

Дунеха обидчиво хмыкнула:

— Чего дерешься-то? Водицы испить я, в груди жжет…

Гребешок выругался, но дал жене выбраться. Перелезая через Вобея, баба прильнула к нему грудью — Вобей даже не шелохнулся. Дыхание затрудненно вылетало из его раскрытого рта.

2

После частых ветров и дождей, зарядивших во Владимире на Михеев день, ненадолго встала перед первыми заморозками тихая и ясная погода. Радуясь солнышку, спешили крестьяне до холодных утренников закончить озимый сев. За Лыбедью до позднего вечера влачились по пашне понурые лошаденки (лучших коней Всеволод взял в поход), мужики покрикивали на них, налегали на орала. Бабы и ребятишки шли следом, кидали в борозду семенное зерно. Во время короткого отдыха, удалившись в тенек, лакомились оставшимся с овсяниц деженем [170] на сладком меду, ели с кислым молоком блины. Последнее лакомство это было в году. По всем приметам зима должна была наступить ранняя и с большими морозами. А еще говорили старушки, будто филин по малу кадей хлебушка набухал с овина.

1 Samuel 21:13 И он изменил свое поведение перед ними и притворился безумным в их руках; он царапал двери ворот и пускал слюну по бороде.

1 Царств 21:13 Когда Давид понял, что его узнали, он запаниковал, опасаясь худшего со стороны Анхиса, царя Гефа. Так тут же, пока они на него смотрели, он притворялся, что сошел с ума, стучал головой о Так он скрывал перед ними свой рассудок, и действовал безумно в их руках, и строчил на створках ворот, и пускал слюну свою в бороду. Поэтому он притворялся сумасшедшим, царапая двери и пуская слюни на бороду.

И он изменил свое поведение перед ними, и притворился безумным в их руках, и царапал двери ворот, и пускал свою слюну на свою бороду. Поэтому он притворился сумасшедшим перед Ахишем и его слугами. Пока он был с ними, он вел себя как сумасшедший, царапал когтями двери ворот и пускал слюну по бороде. И он изменил свое поведение перед ними, и притворился безумным в их руках, и царапал двери ворот, и пускал свою слюну на свою бороду. Поэтому он притворялся сумасшедшим в их присутствии; и пока он был в их руках, он вел себя как сумасшедший, делая знаки на дверях ворот и пуская слюну по своей бороде. Поэтому он изменил свое поведение перед ними, притворился безумцем в их руках, поскребся в дверях ворот и пустил слюну на свою бороду. Так [опасаясь за свою жизнь] он изменил свое поведение в их глазах, и действовал безумно в их руках, и он строчил на дверях ворот, и пускал слюни на свою бороду. Поэтому он изменил свое поведение перед ними и притворился безумным в их руках, сделал знаки на дверях ворот и пустил свою слюну по бороде.